понедельник, 09 апреля 2007
"С детства ненавижу удачливых," - подумалось Абу-т-Тайибу, когда
из-за дальнего бархана вывернул такой же одинокий, как и он сам, всадник;
и клич радости огласил пески.
Поэт в досаде забыл добавить: "Но удача еще никому не мешала," - ибо
клич вполне мог оказаться куда более многоголосым, а встретить одного
преследователя несомненно лучше, чем дюжину ему подобных.
Будем спорить?
читать дальше
Не узнать всадника пристало лишь слепому: даже самый щеголеватый из
бедуинов не станет скакать по пустыне, вырядившись женихом. Кроме разве
что жениха. Того самого жениха из маленького, но гордого племени Бену
Кахтан, куда Абу-т-Тайиба позавчера чуть ли не силком затащили на свадьбу.
Шейхам племени было лестно присутствие на празднике знаменитого поэта, а
самым ретивым охота была проверить: сможет ли похититель столичных сердец
привести в восхищение привередливых детей пустыни?
- Мадх! - закричали кахтаниты хором, после того как обильные дары
были разложены перед гостем. - Хвалебный мадх в честь невесты!
А одноглазый крепыш, слывший меж соплеменниками знатоком прекрасного,
добавил с ехидной усмешечкой:
- Хвалебный мадх с "серой" рифмой, как однажды пел Ибрахим Счастливец
перед повелителем правоверных, мир им обоим!
Абу-т-Тайиб поднялся, не коснувшись руками ковра, с достоинством
поклонился собравшимся и начал, аккомпанируя себе на чьей-то изрядно
расстроенной лютне:
Ты горбата и зобата, и меня гнетет забота:
Если будешь ты забыта - не моя вина, красавица!
Ты бежишь быстрее лани, ты бредешь, пуская слюни,
Предо мною на колени скоро встанешь ты, красавица!
О, бока твои отвесны, и соски твои отвислы,
Убежать смогу от вас ли, если...
В упоении "серым" мадхом, чья импровизация требовала от сочинителя
всего напряжения душевных сил, Абу-т-Тайиб позорно упустил из виду, что
шумные знатоки далеко не всегда являются знатоками истинными, и заказчик
может быть подталкиваем скорей гонором, нежели знанием тонкостей. Ни
одноглазый, ни его соплеменники, как вскоре выяснилось, и понятия не имели
о правилах стихосложения. Знай они заранее, что славное восхваление
Ибрахима Счастливца начиналось с описания собачьей подстилки с целью
дальнейшего противопоставления ей дворца повелителя правоверных... О,
тогда бы они, разумеется, дослушали бы мадх до конца и поняли всем
сердцем: их гость намеренно начал с описания верблюдицы, на которой
доставили невесту к шатрам жениха, дабы оттенить сим сравнением всю
прелесть девушки! Поняли бы, и не стали гневаться, и подарили бы певцу
вышеупомянутую верблюдицу вместо того, чтобы ворчать и рычать яростными
львами, размахивать мечами и потрясать копьями, швыряться камнями и
гоняться за оскорбителем по всей пустыне, обещая сунуть его раздвоенный
язык в места много худшие, нежели блюдо с мясом в уксусе!
Ах, и впрямь опасно рассыпать жемчуг перед хрюкающими!
Плащ закона гостеприимства спас Абу-т-Тайиба от немедленной расправы,
но едва истек второй час после его бегства, как кахтаниты дружно ринулись
в погоню. Впрочем, сперва неудача в поисках, а затем ночная гроза
поохладила горячие головы (или кто-то из шейхов вспомнил-таки основы
стихосложения, за что хвала создателю миров!) - короче, лишь оскорбленный
жених продолжил рыскать меж барханами и оазисами, кусая губы.
Докусался, везунчик.
Догнал.